Можно ли спасти глобальный капитализм?
Политика, формируемая под влиянием экономического недовольства, толкает сейчас электорат в США и Великобритании в руки популистов. Общепринято считать, что, если экономика вернётся к "нормальным" темпам роста ВВП и производительности, тогда для многих людей жизнь улучшится, антиэлитные настроения ослабнут и политика, тем самым, также вернется в "нормальное" состояние. В результате, капитализм, глобализация и демократия продолжат свой победный марш вперед.
Однако подобные рассуждения являются экстраполяцией в будущее тенденций периода истории, который во многом был нестандартным. Этот период сейчас завершился, а силы, которые его определяли, вряд ли начнут действовать вновь в ближайшем будущем. Тенденции технологических инноваций и демографии сменили направление, став для экономики не попутным ветром, а встречным. И даже финансовый инжиниринг не поможет спасти положение.
Нестандартный период истории длился примерно сто лет после гражданской войны в США. За это время прорывные успехи в сфере энергетики, электрификации, телекоммуникаций и транспорта фундаментально изменили общество. Люди стали существенно более производительными, радикально выросла продолжительность жизни. С 1800 по 1900 годы численность населения планеты увеличилась лишь на 50%, а в течение последующих 50 лет – более чем вдвое. Экономика при этом тоже росла намного быстрее, чем в предыдущие столетия.
Но к концу 1970-х годов во многих развитых странах Запада темпы роста начали замедляться, поэтому президент США Рональд Рейган и председатель ФРС Алан Гринспен запустили долговой цикл, который стимулировал активность. США, ранее являвшиеся чистым кредитором мира, превратились в чистого должника, а Китай и другие развивающиеся страны стали получать выгоду от роста торгового дефицита Америки. Кредитование толкало рост мировой экономики вперед еще почти 30 лет.
Резкий конец эры финансового инжиниринга наступил вместе с глобальным кризисом 2008 года. Но политики не любят, когда рост экономики замедляется, поэтому центральные банки изо всех сил начали пытаться стимулировать экономическую деятельность, несмотря на недостаток спроса. Традиционные активы с фиксированной доходностью стали показывать все меньшую и меньшую доходность, поэтому инвесторы устремились в рискованные активы любого вида, подняв на них цены. В результате, богатые стали еще богаче, а средний класс – еще больше отставать. В реальной экономике рост продолжал стагнировать, поэтому возник популизм недовольных, что привело к Brexit и избранию Трампа президентом.
Несмотря на все усилия центральных банков по оживлению экономического роста, силы демографии и инноваций работают против них. Старение населения в развитых странах требует все больше и больше ресурсов на социальную защиту. Китай тоже стареет. Основная часть сегодняшнего (и завтрашнего) демографического роста приходится на Африку, но там это не приводит к росту глобальной производительности в такой же степени, как это происходит в других регионах.
Кроме того, нынешняя волна технологических инноваций поднимает не все лодки. Технологии, подобные Uber, Amazon, а также (и это более фундаментально) роботизация делают жизнь удобней, но за счет ликвидации низкоквалифицированных рабочих мест и/или снижения зарплат.
Это типичный процесс "креативного разрушения", который Йозеф Шумпетер называл служанкой роста в капиталистической экономике. Первая волна прорывных инноваций в основном приносит выгоду нескольким предпринимателям. Затем наступает волна увольнений по мере адаптации новых технологий к существующей экономике. Три десятилетия назад Wal-Mart использовал компьютеры и логистику, чтобы уничтожить маленькие частные магазинчики, а сегодня уже Amazon бросает вызов Wal-Mart.
Третья волна – повсеместное распространение инноваций, повышающее общую производительность и стандарты жизни. Это фаза требует значительно больше времени. Как отмечал в 1987 году лауреат Нобелевской премии по экономике Роберт Солоу, "мы видим компьютерный век везде, но только не в статистике производительности".
По мнению Роберта Гордона из Северо-Западного университета, невозможно сравнивать экономический эффект сегодняшних инноваций с эффектом появления канализации и электричества. Может быть. Но возможно также, что мы находимся на ранней стадии описанного Шумпетером цикла инноваций (обогащающих немногих) и разрушения (возникновение недовольства в пострадавших отраслях). В дальнейшем средние реальные доходы и производительность могут начать расти, так как благодаря прорывным технологиям появятся новые виды экономической деятельности, способствующие росту.
Проблема в том, что может потребоваться десять лет (или даже больше), прежде чем роботизация и тому подобные технологии сформируют тот мощный прилив, который поднимет все лодки. При этом для политиков, которые столкнулись с тем, что избиратели недовольны падением уровня жизни, не важно, кто именно прав – Шумпетер или Гордон. Сегодня их разочарованные избиратели отвергают глобализацию, а завтра они превратятся в луддитов.
Вопрос сейчас в следующем: поможет ли переход от нетрадиционной монетарной политики к кейнсианскому управлению спросом спасти положение. Общепринято считать, что монетарная политика в США и Европе исчерпала свои ресурсы и что ей на смену должны прийти бюджетные стимулы и фискальное расширение, например, снижение налогов и увеличение расходов на инфраструктуру. Однако для этого необходимы стабильные политические системы, в которых можно было бы реализовать долгосрочную бюджетную стратегию. Между тем, последние события, особенно в Европе, свидетельствуют о том, что осуществить такую стратегию будет трудно.
Победа Трампа и сохранение республиканцами большинства в обеих платах Конгресса США дает возможность сократить налоги и повысить оборонные расходы. Здесь, похоже, все получится. Однако подобное фискальное расширение, вероятно, наткнется на сопротивление со стороны монетарной политики, как только ФРС возобновит процесс "нормализации" процентных ставок.