Утверждать, будто после кризиса 2008 года у экономики стран еврозоны не очень хорошие показатели, некорректно. В странах еврозоны дела идут хуже, чем в странах ЕС, не входящих в еврозону, и намного хуже, чем в США, которые находились в эпицентре кризиса.

Страны еврозоны с наихудшими экономическими показателями погрузились в депрессию или глубокую рецессию; их ситуация – вспомните о Греции – во многих отношениях хуже, чем положение в различных странах мира в период Великой депрессии 1930-х годов. Страны еврозоны с наилучшими экономическими показателями, например, Германия, выглядят хорошо, но лишь в сравнении. Кроме того, их модель роста частично базируется на политике по принципу "разори соседа", когда успех достигается за счет былых "партнеров".

Фетишизм в отношении бюджетного дефицита – это, без сомнений, одна из проблем Европы

Существует четыре типа объяснений, которыми обычно описывают сложившееся положение. Германии нравится винить во всем жертву: здесь указывают на расточительство Греции и на размеры долгов и бюджетного дефицита в остальных странах. Но в этом случае телега встает впереди лошади: до кризиса у Испании и Ирландии был профицит бюджета и низкое соотношение долга к ВВП. Именно кризис вызвал рост дефицита и госдолга, а не наоборот.

Фетишизм в отношении бюджетного дефицита – это, без сомнений, одна из проблем Европы. Например, Финляндия с большим трудом адаптируется к множественным шокам, с которыми ей пришлось столкнуться: в 2015 году ВВП страны был примерно на 5,5% ниже пикового уровня 2008 года.

Другие критики, склонные к обвинению жертв, называют причинами болезни еврозоны "социальное государство" и избыточные меры защиты на рынке труда. Однако в некоторых, экономически самых успешных странах Европы, а именно в Швеции и Норвегии, существует самая сильная система социальной поддержки и защиты на рынке труда.

Во многих странах, у которых сейчас плохие показатели, дела шли очень хорошо – выше европейского среднего уровня – до появления евро. Спад в этих кризисных странах вызван не внезапными переменами в трудовом законодательстве или эпидемией лени. У них изменилась валютная система.

Второй тип объяснений сводится к пожеланиям, что, мол, у Европы могли бы быть лидеры получше – мужчины и женщины, которые лучше разбираются в экономике и проводят более качественную политику. Нет сомнений, что ошибочная политика ухудшила положение – и это не только политика бюджетной экономии, но и так называемые структурные реформы, которые ведут к увеличению неравенства и, следовательно, к дальнейшему ослаблению совокупного спроса и потенциального роста экономики.

Однако еврозона была политическим институтом, в котором неизбежно голос Германии должен был стать самым громким. Любой, кто имел дело с немецкими политиками в последнюю треть века, мог заранее понять, каким будет вероятный результат. Самое главное: с доступными инструментами даже самый выдающийся царь экономики не смог бы заставить еврозону процветать.

Третий набор объяснений плохих показателей в еврозоне – это свойственная правым критика Евросоюза за склонность еврократов к удушающему, подавляющему инновации регулированию. Эта критика тоже не попадает в цель. Еврократы, как и трудовое законодательство или социальное государство, не изменились внезапно в 1999 году, когда была введена система фиксированных валютных курсов, или в 2008 году, когда начался кризис. В более фундаментальном смысле, речь идет о стандартах качества жизни. Любой, кто отрицает, что мы хорошо живем на Западе с нашим "удушающе" чистым воздухом и водой, должен съездить в Пекин.

В долгосрочной перспективе подобная система не способна и не будет работать: ее провал гарантирован демократической политикой. Лишь изменив правила и институты в еврозоне, можно добиться сохранения евро

В итоге остается четвертое объяснение: в большей степени надо винить евро, а не политику и структурные особенности отдельных стран. У евро имелись дефекты при рождении. Даже самые лучшие политики, которых когда-либо видел мир, не смогли бы заставить эту систему работать. Структура еврозоны навязала строгость, которая обычно ассоциируется с золотом стандартом. Единая валюта лишила страны еврозоны самого важного механизма адаптации (валютный курс), при этом ограничив их монетарную и фискальную политику.

Ответом на ассиметричные шоки и различия в уровне производительности должна была стать коррекция реального (с поправкой на инфляцию) валютного курса. Это означает, что цены в странах на периферии еврозоны должны были упасть сравнительно с ценами в Германии и странах северной Европы. Но поскольку Германия в отношении инфляции непреклонна (цены в этой стране стагнируют), коррекцию можно было провести, только навязав дефляцию остальным странам. Как правило, такая дефляция ведет к мучительной безработице и ослаблению профсоюзов. На беднейшие страны еврозоны (и в первую очередь на трудящихся этих стран) легла основная тяжесть бремени коррекции. В результате, план, который должен был помочь сближению стран еврозоны, с треском провалился, а разрывы между этими странами – и внутри них – увеличились.

В долгосрочной перспективе подобная система не способна и не будет работать: ее провал гарантирован демократической политикой. Лишь изменив правила и институты в еврозоне, можно добиться сохранения евро. Для этого понадобятся семь изменений:
отказ от критериев конвергенции, согласно которым дефицит бюджета должен быть меньше 3% ВВП;
замена политики бюджетной экономии стратегией роста, поддерживаемого солидарным фондом стабилизации;
демонтаж подверженной кризисам системы, в рамках которой страны вынуждены занимать в валюте, которую они не контролируют; вместо этого надо использовать облигации ЕС или какие-то схожие механизмы;
улучшение порядка распределения нагрузки в период коррекции: страны с профицитом счета текущих операций обязуются поднимать зарплаты и увеличивать бюджетные расходы, гарантируя тем самым, что цены в этих странах будут расти быстрее, чем в странах с дефицитом счета текущих операций;
изменение мандата Европейского центрального банка, который сейчас обращает внимание лишь на инфляцию, в отличие от Федерального резерва США, который учитывает еще и уровень безработицы, темпы роста, стабильность;
введение единой системы страхования вкладов (это позволит остановить отток денег из стран с плохими экономическими показателями), а также некоторых других элементов "банковского союза";
стимулирование, а не запрет мер промышленной политики, которые нацелены на оказание содействия отстающим странам еврозоны, с тем чтобы они догоняли ее лидеров.

С экономической точки зрения, это небольшие изменения. Но у сегодняшних лидеров стран еврозоны, возможно, не хватит политической воли, чтобы провести их. Это не отменит фундаментального факта: нынешний недостроенный дом непригоден для жизни. Система, которая должна была содействовать процветанию и дальнейшей интеграции, привела к прямо противоположным результатам. В такой ситуации дружественный развод будет лучше, чем нынешний тупик.

Конечно, развод – это всегда дорого. Но еще дороже будет медленно тащиться вперед, ничего по сути не меняя. Как мы уже заметили этим летом в Великобритании, если европейские лидеры не смогут или не захотят принять трудные решения, тогда эти решения примут за них европейские избиратели. И лидерам может не понравиться подобный исход.

Джозеф Стиглиц – лауреат Нобелевской премии по экономике, профессор Колумбийского университета, главный экономист Института Рузвельта. Его новая книга – "Евро: Как единая валюта угрожает будущему Европы"

Copyright: Project Syndicate, 2016

Подписывайтесь на аккаунт ЛІГА.net в Twitter и Facebook: в одной ленте - все, что стоит знать о политике, экономике, бизнесе и финансах.

Статьи, публикуемые в разделе "Мнения", отражают точку зрения автора и могут не совпадать с позицией редакции LIGA.net