Новая глава Фонда гарантирования: До конца 2020 года ликвидируем 83 банка

Новая директор-распорядитель Фонда гарантирования вкладов Светлана Рекрут немного опаздывает на интервью: задержалась на встрече, после разговора с корреспондентом LIGA.net у нее запланирована еще одна. "Думала, что работы станет меньше, а вышло наоборот", – шутит она. 

В середине июля Рекрут заменила Константина Ворушилина – бизнес-партнера экс-президента Петра Порошенко, который пришел в ФГВФЛ осенью 2014 года. Рекрут была его заместителем: до сих пор она руководила одним из самых проблемных направлений в работе Фонда – продажей активов неплатежеспособных банков.

Сейчас продавать практически нечего – ценного имущества у банков почти не осталось, а большинство банкротов, пришедших в Фонд в разгар кризиса 2014-2015 годов, в ближайшее время будут полностью ликвидированы – от них не останется даже юрлица.

Как Фонд гарантирования будет работать без привычной нагрузки из почти сотни банков и что он намерен делать с долгами их владельцев – об этом в большом интервью Светланы Рекрут для LIGA.net.

О "ПЕРЕСТРОЙКЕ" ФОНДА И СВОЕМ НАЗНАЧЕНИИ

- Несколько месяцев назад Константин Ворушилин, сидя на этом же месте, где и вы сейчас, рассказывал в интервью LIGA.net, что Фонд готов к переходу в "режим ожидания" – ему уже не нужны такие мощности и масштабы работы и он может сворачивать деятельность. Это и есть ваша стратегическая задача – менеджерить этот процесс?  

- Я бы не стала называть это сворачиванием, мы скорее говорим о смене акцентов, потому что те дела, которыми занимался Фонд в последние годы – это была не столько его прямая функция, сколько критическая необходимость. Мы были "могильщиками", хотя настоящая наша задача – защищать интересы кредиторов и вкладчиков и в более широком смысле – быть залогом банковско-финансовой стабильности. То, что нам в эти годы пришлось с головой окунуться в активы и их продажу, не отменяет этого, тем более, что Украина должна внедрять у себя банковские евродирективы. Для Фонда это значит, что уже в 2020-2021 годах мы должны полностью перестроиться.

- Но если говорить с практической стороны – вы начинаете этап окончательной ликвидации первой волны банков-банкротов.

- Да, в Фонде почти не осталось больших активов: до конца этого года мы полностью ликвидируем 48 банков, до конца 2020-го – еще 35. В итоге к 2021-му у нас останется около 16 банков – в основном такие, где есть какие-либо судебные запреты или, например, крымские банки – мы по закону не имеем права их ликвидировать. "Монстров", таких как Дельта или Надра уже не будет.

- А ВТБ, который попал в Фонд в конце 2018?

- К нему мы применили уже отлаженные процессы, за пять месяцев на торги выставлены все активы банка. Думаю, попади он к нам раньше, за это время мы бы даже не завершили инвентаризацию. Сейчас мы закончим с ликвидацией за два или, максимум, за три года, а не за пять, как позволяет закон.

- В любом случае, вам уже не нужно столько людей и ресурсов на их содержание, аналогично – и с продажей активов. Как это повлияет на ваш кадровый состав – меняются задачи, значит нужны менеджеры другого профиля? Значит ли это, что часть текущих сотрудников покинет Фонд в ближайшее время?

- На самом деле мы постоянно переживаем периоды, когда приходится менять акценты. В прошлом году, например, создали управление по терминации – как раз под окончательную ликвидацию большей части банков. В будущем оно сольется с департаментом управления активами. Будут сокращены и масштабы департамента консолидированных продаж. Зато ключевыми станут направления юридической работы со связанными лицами и акционерами, финансовой грамотности, мониторинга банков. Первое подразделение должно активизировать исково-претензийную работу с акционерами банков-банкротов, выходить в иностранные юрисдикции по поиску и взысканию активов там, потому что после продажи активов единственный денежный поток, который у нас останется за исключением взносов банков, – это взыскание задолженности акционеров и менеджмента.

- Планируете перестановки в топ-менеджменте?

- Мы уже повысили до заместителя директора-распорядителя Ольгу Билай (экс-директор департамента управления активами Фонда. - Ред.). Она назначена на должность, освободившуюся после моего назначения директором-распорядителем.

- Ее назначили или был конкурс?

- Конкурса не было, мы умышленно от него отказались, потому что в данном случае нужен был специалист из Фонда, который глубинно знает все процессы и вопросы, стоящие перед нами, все наши процедуры. Билай будет отвечать за всю вертикаль управления и продажи активами. Перед ней стоит задача – грамотно завершить начатые процессы. Как это может сделать новый человек, с рынка? Кроме того, мы сейчас тестируем пилот по выполнению функций ликвидатора банка самим Фондом, то есть «Банк=Фонд». Билай сможет эффективно справиться с этой задачей, как человек, который близко знаком с нашими внутренними процессами. 

- При вашем назначении тоже не было конкурса – почему?

- У Фонда нет обязательства всегда проводить конкурс. Административный совет Фонда может назначить человека без конкурсного отбора. В моем случае, поступили точно также, как и с Ольгой, – нужен был человек, который примет Фонд на этапе трансформации.

О "БОЛЯХ" ФОНДА И "ЭПОХЕ ЗЕЛЕНСКОГО"

-  У Фонда есть четыре больших направления проблем: продажа оставшихся – часто мусорных – активов, долг перед Минфином, претензии экс-акционерам банков и суды с банками-зомби. Что самое актуальное прямо сейчас?

- Мне сложно разделять эти направления, потому что в конце концов все сводится к одному вопросу: обеспечение кэш-флоу Фонда. И не важно, идет ли речь о поступлениях от продажи активов или взыскании ущерба с собственников, все в итоге идет на погашение обязательства перед кредиторами банков и наших – перед Минфином.

- С Минфином есть какой-то прогресс?

- Переговоры идут. Для нас это однозначно болезненная тема: при долге в 50 млрд грн, мы должны Минфину еще 67 млрд грн процентов. Поэтому мы хотим реструктуризировать хотя бы процентную часть.

- Минфин готов на уступки?

- Это закреплено в "МВФовских маяках" – до конца года мы должны найти способ урегулирования. Нам с этим помогают эксперты ЕБРР и другие финансовые консультанты.

- Вы говорили, что рассчитываете усилить направление по работе с акционерами банков-банкротов. Но как, если за четыре года у нас нет ни одного громкого дела?

- У нас есть идеи, как мы можем усовершенствовать 52 статью закона о системе гарантирования: можно ввести опцию досудебного урегулирования споров, такая вариация на тему мирового соглашения. Если экс-собственник хочет погасить или реструктуризировать долги перед кредиторами, нужно дать ему такую законодательную возможность, если же он отказывается – нужно ужесточить ответственность за нанесение ущерба. Но для этого нам нужна продуктивная работа нового состава парламента. Кроме того, Фонд начинает активно работать по линии иностранной юрисдикции. У нас есть кластер банков, где эта стратегия может сыграть, хотя процессы там достаточно длинные.

- О новом парламенте – вы вообще понимаете, с кем придется иметь дело в рядах новой власти, учитывая, что почти все члены "банковского" комитета Рады предыдущего созыва больше не будут депутатами? Через кого теперь продвигать интересы Фонда?

- Фонд – это внеполитический институт, к тому же надо понимать, что со старым парламентом у нас также было не все гладко – многие наши инициативы глохли там в принципе. Поэтому, новые лица – это далеко не всегда плохо.

О СТАТУСНЫХ ДОЛЖНИКАХ И ВОРОВСТВЕ АКТИВОВ

- В новом парламенте вообще много примечательных новостей для Фонда – депутатами уже не будут такие знаковые ваши должники, как Денис Дзензерский, Константин Жеваго, Леонид Климов. Многие другие – тоже. Насколько депутатская неприкосновенность мешала вам добраться до них?

- Для нас никогда не было разницы депутат наш должник или не депутат, для нас в этом смысле все равны. Кроме того, депутатский мандат де-юре не играл роли в процессах взыскания задолженности. Поэтому, я бы тут скорее думала не о том, кто прошел или не прошел в Раду, а о судах и правоохранительных органах – не хотелось бы, чтобы они остались такими же "договороспособными" и после смены власти. То, что у человека была депутатская неприкосновенность, – это важный момент, но только на этапе выдвижения подозрений или ареста. У нас есть около 6000 производств, из них до приговоров дошло только 13. То есть большинство дел зависли где-то посередине – о депутатском статусе фигурантов не заходило и речи.

- Вы рассказывали, что перед выборами участились случаи воровства ваших активов через госрегистраторов и вообще случаев мошенничества с имуществом банков-банкротов стало больше. Выборы прошли – тренд сохранился?

-  После ВТБ (с помощью госрегистраторов банк потерял залоги в виде жилой недвижимости в Киеве, Днепре и Одессе. - Ред.) у нас ничего больше не "уводили". Одно из объяснений – мы уже дошли до точки, когда воровать у нас особо уже нечего. К тому же, с помощью правоохранительных органов мы смогли вернуть недвижимость ВТБ, украденную в Киеве (компекс таунхаусов. - ред.). Активы, утраченные в Одессе и Днепре, к сожалению, "отбить" не удалось.

- После ВТБ все же был громкий случай с Еврогазбанком, где также работали известные люди – Андей Лопушанский и Алексей Ивченко. Вы получили в этом деле поддержку полиции?

- Там немного другая история – активы "ушли" через контролируемое банкротство заемщиков. Но мы почти сразу продали этот кредит. Билет на эту войну уже принадлежит не нам, поэтому я не особо в курсе, что с этими активами и насколько в дело вовлечены правоохранители.

- Ваш знаковый актив – стадион Черноморец – в его судьбе тоже не последнюю роль сыграли госструктуры, объект долгое время был под обременением по иску Агентства по розыску "коррупционных" активов (АРМА). Судя по всему, это отпугнуло покупателей...

- Я не согласна, что отпугнуло – стадион находится в торгах (запланирован очередной аукцион на площадке FNN, на предыдущих трех торгах претендентов на стадион не было. - Ред.). Это действительно знаковый актив для нас – если его удастся продать иностранному покупателю, это будет означать, что мы смогли переломить ситуацию, когда основные "клиенты" наших активов – это все же представители локального капитала.

- Почему вы надеетесь на иностранцев, если с судами и в целом защитой прав кредитора в стране мало что меняется?

- Все-таки был принят кодекс законов о банкротстве, реформа судейского корпуса движется, пусть и медленно, поменялся парламент. Наш иностранный советник (американская FFN. - Ред.) делает по "Черноморцу" очень серьезное маркетинговое сопровождение и судя по отзывам, которые мы получаем, интерес есть.

- Квартиры ВТБ, залоги Еврогазбанка, Ильичевский МЖК, с ценами на который манипулировали компании Веревского, – все выглядит так, что поток желающих "кинуть" Фонд не заканчивается, несмотря на то, что активов у вас уже не так много. У вас есть понимание, как с этим бороться?

- Надо "бить по рукам". Иными словами, показывать, что у Фонда есть намерение и воля отстаивать честную конкуренцию. Например, в случае с Ильичевскиим масложировым комбинатом (объект находился в залоге у Дельта Банка. В феврале 2019 года торги по пулу активов, включая комбинат, закончились победой компании миллиардера Андрея Веревского, которая согласилась заплатить 906 млн грн. Решением суда результат был отменен; в июле Веревский выкупил комбинат уже за 182,5 млн грн, но НБУ, как залоговый кредитор, после обращения Фонда решил отменить продажу, увидев в торгах манипуляции. - Ред.) мы с НБУ осознавали, что нарываемся на большую критику, отменяя результат торгов, которые не противоречили регламентным нормам. Здесь мы отказались от формализма, потому что хотели сказать всему рынку: "не надо играть с нами в игры, мы готовы на все, отстаивая интересы кредиторов". В следующий раз, когда кто-то захочет манипулировать на торгах, я уверена, он десять раз подумает.

- Вы довольны тем, как на подобные случаи реагируют правоохранительные органы?

- По тому же Ильичевскому комбинату реакция органов была молниеносной – мы получили ряд запросов и вообще интерес был неподдельным. Для нас это было важным сигналом того, что мы в этой войне не одни.

- А если говорить глобально? Вспоминаются частые ваши жалобы на недостаточную помощь полиции, но, чтобы было наоборот и, условно говоря, Аваков хотя бы на словах выражал солидарность Ворушилину – такого, кажется, не было.

- Мы, на самом деле, уже четыре года пытаемся двигать идею по созданию экспертной платформы для коммуникации между Фондом и представителями правоохранительных органов. Чтобы возник некий пул специалистов в органах, которые на постоянной основе занимались бы нашими делами. Ненормально, когда один следователь занимается кражей велосипедов и расследованием о хищении активов на несколько миллиардов гривень.

- То есть вы рассчитываете, что после смены власти реализовать эту идею будет проще?

- Мы всегда открыты к обсуждению и сотрудничеству. Надеемся, сейчас с обратной связью будет лучше, чем раньше.

О НИЗКОЙ СТОИМОСТИ АКТИВОВ

- Недавно в Украину официально зашла чешская компания APS, они говорили, что готовы покупать NPL-активы в Украине по цене в $15-20 млн. Учитывая, что идея с продажей активов в пулах по 1-1,5 млрд грн фактически провалилась и вы сейчас предлагаете рынку лоты по 10 млрд, речь идет о сделках по 4% от номинала. Это максимум, на который может сейчас рассчитывать Фонд?

- Я бы сказала, что это очень оптимистичный сценарий. Десятимиллиардные пулы мы уже продаем – стоимость продажи составляет несколько процентов от номинала, до четырех мы даже не приближались. Одна из последних продаж – 0,8%. Нас, конечно, критикуют, когда мы радуемся таким цифрам, но в данном случае даже такая конверсия – неплохой результат по мировой практике: большая часть активов этого пула состояла даже не из кредитов, а из имущественных прав на них. Это означает, что заемщики либо ликвидированы, либо эти обязательства “схлопнулись” и мы признавали эти операции ничтожными, а потом увязали в судах. 2-4% – это не то, что мы бы хотели получить для кредиторов банков, но именно столько предлагает рынок за такие активы.

- Кто составляет основную аудиторию этих крупных пулов? Фонд много говорил, что важно привлечь в Украину иностранный капитал, но пока мы не видим здесь большого количества внешних игроков – а те, кто есть, иногда вызывают вопросы.

- У нас уже сложилась конфигурация главных участников рынка. Из иностранцев это APS, Primo Collect и еще несколько игроков. Насколько мне известно, в украинской компании УкрБорг также есть иностранное финансирование. Нельзя говорить, что у нас нет внешнего капитала. Другое дело, что мы хотели бы видеть здесь институциональных инвесторов, которые бы пришли в Украину и принесли качественно новые практики по работе с NPL. Но пока в таких масштабах к нам только присматриваются.

- А в чем проблема? Никто не готов работать в наших реалиях? Плохая реклама?

- Реалии. Это вещи, о которых все уже устали говорить, но западному инвестору нужна защита прав кредиторов, нормальное движение капитала, предсказуемая политика. Рекламой здесь многого не добьешься: да, в Украине уровень возврата на инвестицию выше, чем в других странах. Но я бывала на многих конференциях за рубежом – в залах, где выступает наша делегация, людей всегда в разы меньше, чем там, где презентуют себя, например, Италия или Испания.

- Вы удовлетворены тем эффектом, который нашем рынку принесли иностранные площадки-советники – DebtX, FFN, Cohen?

- Нет, ожидания не оправдались. Мы хотели создать “Макдональдс”, сделать все как “там”, но потока покупателей так и не увидели. С другой стороны, если бы мне предложили вернуть все обратно и переиграть ситуацию, я бы предпочла все сделать точно так же: стандарты, которые нам принесли иностранные советники останутся здесь навсегда, плюс об Украине реально узнали за границей. Так что это больше фундаментальная работа на перспективу.

- Кроме перечисленных компаний, у вас также аккредитовались KPMG и PwC, но они ни разу не участвовали в продажах – почему?

- KPMG активно работает с нами, как консультант. PwC после аккредитации никак себя не проявляла – сложно сказать почему. Но в целом, нам достаточно тех трех площадок/консультантов, с которыми мы делаем продажи.

О ДОХОДАХ ФОНДА И "НОВОЙ ЖИЗНИ"

- Вы неоднократно говорили, что уровень конверсии будет падать, но многое зависит от того, учитываем ли мы начисленные проценты, или нет. На какие показатели вы сейчас ориентируетесь?

- Да, проценты – это большая проблема, потому что сумма долга из-за них постоянно растет, а само качество кредита и перспективы его возврата – наоборот снижаются. Если мы говорим о банке, который находится на пятом году ликвидации, то проценты, которые продолжают насчитываться все это время, могут составлять 30-40% от общей суммы активов. Наша текущая конверсия соответствует практике других стран с подобными условиями – до 2% от номинала. Если бы мы не учитывали проценты, как делают в странах Запада, было бы на порядок больше.

 - Сколько с начала кризиса вам принесли продажи активов банков-банкротов?

- 20 млрд грн. Но нам не только продажи приносят деньги – есть еще погашение кредитов, ценные бумаги на балансах, аренда и прочие вещи из категории управления активами. Всего с начала кризиса получили 49 млрд грн. То есть, если мы говорим, что изначальный наш портфель составлял около 500 млрд грн, то можно утверждать, что мы уже достигли 8% возвратности. Я думаю, что остановимся на 8-9%.

- Хороший результат?

- Учитывая мировую практику, да – неплохой. Однако, повторюсь, мы понимаем, что это далеко не то, что мы хотели бы получить в интересах кредиторов.

- Складывается такое впечатление, что Фонд всегда искал компромиссы между быстрой продажей активов, пока заемщики не успели вывести залоги и зарыться в суды, и попытками убеспечить себя от критики – вы юстировали все внутренние документы и регламенты, долго оттачивали процессы. Можно ли было заработать больше, если бы вы все же действовали быстрее?

-  Сюда еще нужно добавить, что на момент начала кризиса у нас вообще не было инфраструктуры, рынка проблемных активов в стране не существовало как такового. На это мы потратили полтора-два года. Дальше – юстирование (утверждение и корректировка документов в Минюсте на предмет отсутствия противоречий с другими законодательными и подзаконными актами. - Ред.). Зачем это вообще нужно? Это значит, что все наши процессы, в том числе касательно продаж, становятся максимально прозрачными и понятными. Прозрачная инфраструктура плюс понятные процессы для нас означают, что Фонду теперь не нужно выходить с комментариями и говорить, дорого или дешево мы продали такой-то актив. Мы его продали по цене, которую определил рынок. Точка.

- Вас обрадует, если вам сейчас сбросят еще 50+ млрд грн NPLs из Ощадбанка-Укрэксимбанка?

- Будем работать – инфраструктура и опыт есть, мощности тоже, своих продаж у нас с каждым месяцем все меньше.

- На какие дисконты могут рассчитывать госбанки?

- Смотря о каких активах мы говорим. Если о кредитах 2007-08 годов, то уровни возвратности будут такие, как у нас. Если что-то более свежее, то, как мне кажется, эти активы разумно продавать уже сейчас, чтобы получить больше.

- Что вам может помешать двигаться по плану окончательной ликвидации банков?

- С точки зрения процедур – ничего. Единственная проблема – что делать с активами, которые находятся под обременением судебных запретов. Сюда же можно добавить квартиры с прописанными детьми, которые находятся под мораторием на взыскание. Сроки ликвидации банков нарушать нельзя, с активами нужно что-то делать. Как поступить в этих случаях – мы пока думаем, но скорее всего будем передавать такие активы от банков под управление Фонда до момента разрешения проблем.

- Вы рассказывали, что банки при ликвидации просто списывают незакрытые обязательства перед вкладчиками и кредиторами. У вас есть оценка массива этих денег?

- У нас есть оценка, но поскольку, надежда хотя бы частично вернуть эти деньги еще есть, не очень корректно называть суммы, которые пойдут под списание. Но я могу сказать, что седьмая очередь кредиторов – это 112 млрд грн, четвертая – физлица "200+" – порядка 70 млрд. Это приблизительные "масштабы катастрофы". Суммы будут уменьшаться, потому, что мы продаем активы, что-то выплачиваем из полученных денег, но понятно, что вряд ли получится вернуть все.

- На обязательства банков тоже насчитываются проценты?

- Нет. Проценты прекращают начислять после введения временной администрации.

- Уже в 2021 году у Фонда фактически не будет работы – какой должна быть институция такого рода в стране, где нет финансового кризиса и банков-банкротов?

- Я вижу так: Фонд должен быть партнером банковской системы. То есть вместе с НБУ мы должны работать над тем, чтобы банки в принципе не попадали в ликвидацию.