Сколько финансовых спекулянтов нужно обществу

Действительно ли слишком многие из наших наиболее талантливых людей выбирают карьеру в области финансов ‑ и, в частности, в области биржевой торговли, спекуляций и других якобы "непродуктивных" видов деятельности?

В Соединенных Штатах 7,4% от общего фонда оплаты труда в 2012 году пришлось на людей, работающих в финансовой и страховой отраслях. Вне зависимости от того, является ли этот процент слишком высоким, реальная проблема заключается в том, что эта доля еще больше среди наиболее образованных и состоявшихся людей, чья деятельность может быть экономически и социально бесполезной, а то и вредной.

Во время опроса, проведенного в элитных университетах США, Кэтрин Рампел обнаружила, что в 2006 году, незадолго до финансового кризиса, 25% выпускников Гарвардского университета, 24% выпускников Йельского университета и впечатляющие 46% выпускников Принстона начали свою карьеру в сфере финансовых услуг. С тех пор эти проценты несколько понизились, но это может быть лишь временным эффектом кризиса.

По данным исследования Томаса Филпона и Ариэля Рэшефа, большая часть увеличения финансовой деятельности произошла в наиболее спекулятивных областях, в ущерб традиционным финансам. Начиная с 1950 по 2006 год доля кредитного посредничества (кредитование, включающее в себя и традиционное банковское дело) снизилась по отношению к "другой финансовой деятельности" (в том числе ценные бумаги, товары, венчурный капитал, фонды прямых инвестиций, хедж-фонды, трасты и прочая инвестиционная деятельность, такая как инвестиционно-банковские услуги). Кроме того, заработная плата в сфере "другой финансовой деятельности" взлетела по отношению к заработной плате за услуги кредитного посредничества.

Для некоторых людей вопрос заключается в морали. Биржевая торговля против других расценивается как внутренне-эгоистичная гонка, даже если она может иметь косвенные социальные выгоды. Однако, как любят говорить экономисты, трейдеры и спекулянты обеспечивают полезные услуги. Они раскладывают по полочкам информацию о предприятиях и (по крайней мере, некоторое время) пытаются судить об их реальной ценности. Таким образом, они помогают распределять ресурсы общества для наилучшего использования ‑ то есть в наиболее перспективные предприятия.

Но деятельность этих людей также приводит к высоким издержкам для остальных из нас. Действительно, в своей работе 2011 г. Патрик Болтон, Тано Сантос и Хосе Шейнкман утверждают, что значительная часть спекуляций и сделок являются чистейшей погоней за рентой. Другими словами, это расточительная активность, которая не приводит ни к чему, кроме как к возможности сбора ренты с вещей, которые в противном случае были бы бесплатными.

Классическим примером такой погони за рентой является феодал, который перегораживает цепью реку, которая течет через его земли, а затем нанимает сборщика для обложения налогом проходящих судов (или сдачи в аренду участка реки на несколько минут), который будет опускать цепь. Ни в цепи, ни в сборщике нет ничего продуктивного. Феодал никак не улучшил реку и в любом случае ни напрямую, ни косвенно не помогает никому, кроме себя. Все, что он делает, это находит способ получать деньги за то, что раньше было бесплатным. Если достаточное количество феодалов вдоль реки последует этому примеру, ее использование может быть серьезно ограничено.

Люди, вовлеченные в сферу "другой финансовой деятельности", очень часто заняты похожими действиями. Они снимают сливки, занимаясь улучшением бизнес-сделок за счет того, что создают "отрицательный внешний эффект" для деятельности тех, кто не является одним из них. Если плохие активы, которые они отвергают (например, ипотечные ценные бумаги, из-за которых разгорелся финансовый кризис 2008 года),  все равно создаются и навязываются менее осведомленным инвесторам, финансисты приносят обществу не больше пользы, чем феодал, натягивающий цепь через реку.

В следующей работе Патрик Болтон расширяет эту точку зрения, рассматривая банкиров и закон Гласса-Стиголла, который запрещал коммерческим банкам заниматься широким спектром мероприятий, классифицированных как "инвестиционно-банковское дело". Но с тех пор как закон Грэмма-Лича-Блайли от 1999 года отменил закон Гласса-Стиголла, действия банкиров все больше начинали походить на действия феодалов. Закон Додда-Франка от 2010 года ввел меры, в чем-то схожие с запретами Гласса-Стиголла, путем наложения Правила Уолкера, запрещающего коммерческим банкам собственные торговые операции. Однако еще многое можно было бы сделать в этом направлении.

Для многих специалистов закон Гласса-Стиголла не имел никакого смысла. Почему банки не должны иметь возможности участвовать в любом деле, в котором они пожелают участвовать?  По крайней мере пока у них есть регуляторы для обеспечения того, чтобы их деятельность не ставила под угрозу всю финансовую инфраструктуру?

На самом деле, основные преимущества оригинального Закона Гласса-Стиголла могли быть в большей степени социологическими, нежели техническими, тонкими методами изменяя культуру бизнеса и окружающую среду. Удерживая в стороне бизнес по проведению различных сделок, банки, возможно, обращали бы больше внимания на традиционные основные операции.

Кажется, Болтон и его коллеги во многом правы, хотя экономические исследования до сих пор не позволили оценить значение для общества такого большого числа наших наиболее ярких умов, делающих свою карьеру в популярных на данный момент видах "другой финансовой деятельности". У спекулятивной деятельности есть и плюсы, и минусы, много хорошего и что-то плохое, и все это очень трудно подвергнуть количественной оценке. Мы должны быть очень осторожны с правилами, которые посягают на такую деятельность, однако мы не должны стесняться создавать правила в тех случаях, когда мы имеем полную ясность.

Роберт Шиллер,
профессор экономики Йельского университета

© Project Syndicate, 2013